Самохин, хоть и сволочь редкостная, но подставлять меня не станет, тем более, для него это чревато. Хотя, как мне видится, у нас сложились уже куда более крепкие отношения, чем ему кажется. Чем нам казалось по началу. И кто как не он посоветовал бы мне такого ценного персонажа. Того, кто метро московское как свои пять пальцев знает.

Он смешной был. Как воробей, слегка нахохленный и дерзкий. Смышлёный, знал все; и как из когтистых лап коллег наших вывернуться, да и вообще, всю Москву вдоль и поперёк облазил. Как там в этих их любимых песнях поётся: "Вены дорог, дороги вен, машинкой размажет по кирпичности стен обломки империй, элементы систем, и тот, кто был всем, тот станет никем..."

Я тогда впервые лично с диггерами познакомился. Они только колкими шуточками перебрасывались, да от благодарности отказались. И он среди них. В ярко-голубых глазах неколебимая уверенность в этом мире и чистый адреналин. Жажда жизни, и жизни по своим личным правилам. Он и не говорил почти ничего, так, смеялся: "Мент, мент..."
Пашка. Не думал я, что обращусь к тебе ещё раз. Не знал, чем все это закончится.

Грёбаные взрывы Волкова раздражали то с одной стороны, то с другой, без специалиста по канализациям, по подземным ходам было не обойтись. А у меня был ты - золотой парень.
И эти бесконечные поиски, длинные сырые коридоры. Желтые пятна наших костюмов мелькали как-то насмешливо, когда на них попадали лучи фонариков на наших касках. Так смешно и странно. Ты дерзишь и обнажаешь зубы в улыбке, а я отчего-то раздражаюсь.

- Мы отсюда выберемся?
- Ну, я не знаю, товарищ капитан, у вас как, сил хватит?
- Не надо наглеть, диггер.
- Понял, понял...

Зависть ли это, впервые за долгие годы? Свободе, воплощенной в пшеничных волосах и бездонных глазах цвета неба. В лестницах вверх и вниз. Колодцах, канализации и мостовых подземелий.

Поиски и взрывы бесконечны, как череда дня и ночи, которые сплелись в один тусклый свет фонаря. Твои голубые глаза тускнеют от усталости и какой-то безысходности, которая на тот момент казалась мне особенно привлекательной.

- То есть мы с тобой можем здесь и год гулять?
- Мы с вами, товарищ капитан, можем здесь и десять лет гулять.

Вся твоя жизнь текла рядом с моей, и, наконец, мы остановились в точке соприкосновения. Замерли.

От пива язык развязывается, тело слабеет, а свобода становится гнетущей, перерастая в острое одиночество, приправленное обжигающим желанием.

- Эх, Пашка, что-то ты поплыл. Не любитель, или стресс сказывается?
- Жить хорошо, да?
- Жить? Хорошо? Жить прекрасно. Великолепно. Особенно когда под пулями прыгаешь.

А потом про кино. Жизнь как кино представлял, под пулями. И мне рассказывал.
- Классное кино. Тебе надо посмотреть. И ты мужик классный. Замечательный. Давай за тебя?
- И за тебя.

И казалось мне, что вот она, та ниточка нащупывается, та связь, такая хрупкая и тонкая - уже по пальцам скользит, в моих руках. И я аккуратно, чтобы не порвать, перебирал её пальцами, ощущая, как она дрожит и вьется, словно непрерывно где-то бежит веретено.

- А ты вообще чем занимаешься, когда по подземельям не ползаешь?
- Я истину восстанавливаю. А от истины недалеко до справедливости.

Студент, синяя корочка. Историко-архивный. Ещё тогда я должен был подумать, должен был догадаться. Но видит Бог, не хотел. И лучше был бы слеп, остался до конца в том перекрестке ощущений. И его уверенность, и его острый взгляд, ушедший в глубину, всё оставалось недосягаемым, хотя было так близко.

- Паш, чет ты захмелел, поехали ко мне, отдохнёшь там.
- Не...нет.

Скользит по пальцам ниточка, пытаюсь схватить, но уходит, только оставляя странный тяжелый след, как горькое послевкусие пива, которое теперь кажется лишним, которое вот-вот прервет зрительный контакт.

- А...я мобильный тебе свой оставил?
- Оставил. И я тебе свой оставил. Так что будем дружить.

Кривится, смешно и долго. Смотрит искоса, то опуская, то поднимая взгляд, встречаясь с моим. Но ещё держится контакт, ещё тянется натянутая струна, ещё есть надежда. А когда есть надежда, тогда ничего не страшно. И слепым быть не страшно, и даже будущее - не страшно.

- Не...не будем.
- Почему?
- Потому что ты мент. Хороший, но... А я за правду сражаюсь.

И тогда, на следующий день, в ресторане. Когда я не раздумывая входил в здание, окруженное спецназовцами, поднимая пистолет, чтобы поговорить с тобой. Я знал, что это был ты. Я догадывался, но я хотел оставаться слеп. Я понимал, что ты будешь идти до конца. За отца забытого, лишенного наград, за его госпитализацию в психиатрической клинике.
Ты был на взводе, хоть и не был пьян, состояние аффекта, адреналин - по венам так быстро, что я едва успевал. И в какие-то доли секунды, тот же зрительный контакт, и с полуслова понимание, и...

Выстрел.

"Кто стрелял?! Не было приказа стрелять!" Волков, бегущий в ресторан. Машины для убийства в форме спецназовцев. Красная кровь под твоей головой, красная кнопка детонатора в моих руках. Напротив - тот, кто должен был умереть вместо тебя.

И ниточка, лопнув на моих пальцах, порвалась, растаяв прямо в моих руках.